— Да, она красивая, — раздавшийся голос Джин заставил Вадима вздрогнуть и оторвать взгляд от барьельефа.

Джин уже давно закончила свою работу и стояла на стремянке, глядя на Вадима.

— Очень, — честно признался он, помогая ей слезть.

— Интересно, она действительно умерла вот так? — задумчиво протянула Джин, в свою очередь рассматривая каменное лицо. — Кто же ее повесил?

— Может, это просто фантазия художника, его воображение… А мы развели тут мистику, — усмехнулся Вадим.

— Нет, — Джин покачала головой с самым серьезным видом. — Эта девушка умерла красивой и молодой. И для художника очень важна была ее смерть.

— Думаешь, он знал ее лично? — Вадиму вдруг стало очень интересно думать об этом.

— Скорее всего, — кивнула Джин. — Посмотри только, какое необычное лицо. Тонкие черты лица. В ней определенно есть благородство. Она совсем не простая девушка — необычная, не такая, как все. Я хочу узнать ее историю. Может быть, именно ее смерть связана с появлением духов в доме.

— Это просто иллюзия, — возразил он, — никаких духов нет.

— Есть! — голос Джин вдруг прозвучал оскорбленно.

Вадим поразился тому, как близко она принимает к сердцу существование этих духов — будто уже сроднилась с ними.

— Тогда они злые, — снова не удержался он, — если так мучают тебя!

— Не они мучают. Я сама себя мучаю, — невесело усмехнулась Джин.

Вадим поспешил прервать разговор и помог собрать стремянку. Они поднялись по скрипучей лестнице, которая, казалось, издавала звуки все громче и громче. Потом они сидели в красной комнате за столом из красного дерева перед ноутбуком Джин.

Джин была задумчива и грустна. Глаза ее потухли и стали совершенно обычными глазами перепуганной женщины, не желавшей больше находиться в этом странном месте.

— Как бы мне хотелось исчезнуть, уйти от всего этого! — вдруг горько вздохнула Джин. — Я устала жить в этом доме с больной душой, но я не могу из него уйти. Как бы мне хотелось света — и еще покоя! Прямиком в небо! Я буду парить там, а люди скажут: «Смотрите, ангел. Это ангел пролетел!» Они скажут так, видя только белый след, растаявший в небе вслед за самой последней ночной звездой. И я буду этим ангелом, ангелом в терновом венце, который унес с собой всю эту невыносимую земную боль…

В ее голосе прозвучало столько боли, что у Вадима перехватило дыхание. Он вдруг понял, что она жестоко изранена и страдает — телом, всем сердцем, всей душой, всем мозгом, до самой последней мельчайшей косточки… Что могло изранить ее так? Боль словно была ее второй кожей, и он вдруг понял, что Джин успела сродниться с ней. Это было величественно и страшно одновременно.

Вадиму вдруг захотелось подхватить ее на руки и сжать так крепко, чтобы все ее израненные косточки срослись заново, прекратили ныть. Ему вдруг до безумия захотелось прикоснуться к ней, ощутить ладонями теплоту ее кожи. Но Вадим понимал, что ни в коем случае не должен так делать. Этот поступок (естественный для всех других, обыкновенных женщин) будет совершенно неприемлем для такой уникальной личности, как Джин. Этот поступок сможет разрушить тонкое доверие, которое наконец установилось между ними и которое стоит дороже всего на свете…

— Я хочу найти убийцу детей, — неожиданно резко сказала Джин, — чтобы отвлечься от таких мыслей. Чтобы успокоить духов, которые почему-то выбрали меня, — и, помолчав, добавила: — Я не верю в Бога. Я не верю в любовь. Я не верю в доброту и не верю в вечность. Тот, кто начнет убеждать меня в обратном, станет моим врагом. Но я верю в смерть и в справедливость. В смертельную справедливость — так будет вернее.

Больше они ничего не говорили друг другу. Джин осталась спать на диване в красной комнате. Вадим отправился в спальню, поплотней прикрыв за собой дверь. Но он так и не заснул до утра, ворочаясь на скомканной простыне, как на раскаленной решетке. Перед его глазами стояло каменное лицо повешенной девушки, а в голове звучали странные слова Джин.

Вадим проснулся поздно. Солнечный свет заливал комнату, застывая на полу; он будто выломал из стены окна, заменил их слепящими раскаленными пятнами. В этих пятнах тонкими нитями дрожал раскаленный воздух, и от него нельзя было оторвать глаз.

В квартире стояла мертвая тишина. Опустив босые ступни на пол, Вадим несколько минут пытался прийти в себя и одновременно разобраться во всем произошедшим за эти дни, но потом решил выбросить из головы все лишние мысли. Одевшись, он закрыл окно (забыл это сделать вечером), рассеяв иллюзию солнечного света, и снова поразился тишине, застывшей вокруг него как плотный, не пропускающий воздуха пузырь.

В красной комнате никого не было. Как и спальня, красная комната была залита светом. Он вдруг застыл на месте, словно пригвожденный к полу. Ему показалось, что по извилистым линиям красных стен стекают вниз густые объемные капли свежепролитой крови и запах с привкусом металла стоит в воздухе, наполняя ноздри и душу.

Видение было настолько живым, реалистичным, понятным, что он испытал нечто вроде настоящей панической атаки, обрушившейся на него впервые в жизни. Кровь прилила к голове, а ладони и ступни, наоборот, стали холодными. Кровь стучала в висках, сердце в бешеном ритме разрывало грудную клетку; казалось — еще мгновение, и оно остановится навсегда, прервет жизнь…

Красная комната сочилась кровью в лучах ослепительного солнечного света, и Вадим мог думать только о том, сколько крови пролилось — или могло пролиться? — здесь.

Наконец отпустило. Страх прошел. Обои стали просто яркими и красочными, а красная комната — просто старой, захламленной мебелью комнатой, в которой ничего страшного на самом-то деле и нет.

Собираясь с мыслями, он прошел в кухню, по дороге заглянул в ванную. Нигде не было Джин. Похоже, она куда-то ушла. Ему это не понравилось. Но запретить ничего Вадим, конечно, не мог — смешно было даже думать об этом.

На кухонном столе стоял ноутбук. Возможно, она сидела за ним еще утром. Он открыл крышку, включил, но дальше не продвинулся. Ноутбук требовал пароль. Вадим удивился: к чему такая секретность?

Пароля он не знал. Ему вдруг стало интересно. Он подумал, что на самом деле ничего не знает об этой женщине. Кто она, откуда пришла в город, что принесла с собой?

Почему она так отличается от всех остальных женщин, почему так похожа на колючий цветок, который остается живым даже после самого жестокого мороза? Он не знал. Но в груди Вадима вдруг шевельнулось какое-то теплое чувство, впервые за много лет. И он был искренне благодарен Джин за это. А благодарность он умел испытывать — так же, как умел хранить в себе ненависть.

Часы в красной комнате показывали 11 утра. Он уже на два часа опоздал в офис. Было неприятно — опаздывать он не любил, хотя и мог себе это позволить. А потому, быстро собравшись, Вадим выскочил из квартиры без завтрака, гадая о том, придет ли на работу Джин.